Литературный эпилог.
Монастырь, начало.
Припоминается мне случай из тревожной молодости.
Лукьянцево у меня появилось в научном руководстве с 1988 года,
когда на УАЗике-буханке во главе с представительницей из Управления Культуры мы ездили из Владимира в Александровский район на место решать вопрос о передаче объекта под монастырь РПЦ.
После положенной, как обычно, волокиты в год-полтора, передача состоялась.
Далее занесло меня году эдак в 90-м в Лукианову пустынь в командировку уже по конкретному реставрационному делу, что делать с Богоявленской церковью, которая серьёзно потрескивала аварийно-сквозными трещинами.
Но суть не в этом.
В бывшей тюрьме для психически ненормальных уголовников, которая до этого размещалась Лукиановой пустыни, не было никакого обустройства.
Мужской монастырь здесь открыли буквально только что, с месяц-два назад.
Надо ночевать, с монахами, которых тогда было всего четверо.
Единственное нормальное помещение для спанья было всего одно, в котором мы впятером и разместились на железных койках с матрасами в следующем составе.
Я, наместник Досифей, ныне покойный, монах Нил, ныне епископ Муромский и Вязниковский, и ещё два парня, тоже монахи,
присланные переводом из Данилова монастыря.
И, что интересно, нам всем тогда было лет по 28, максимум 30.
Считай одногодки.
Глухомань, черная ночь, осень, холодища, жрать хочется неимоверно.
И вот, чтобы как-то задавить плоть они все вчетвером непрерывно и без запятых говорят прямо из головы монолитный текст,
дискутируют по философско-догматическим вопросам богословской теологии.
Час, другой, третий.
Время уже к полуночи.
Никто не спит.
Вдруг все замолкают и один у меня спрашивает:
— Олег, как вы относитесь загробной жизни?
— Никак, не был, не состоял.
— Очень интересный вопрос, где находится душа между моментом смерти и Страшным судом Господним (натурально, искренне, с глубоким чувством).
— Парни, мне маманя дала в командировку с собой три жареных беляша с мясом, пять пирожков с капустой, луком и яйцами, хлеб и немного сервелата. Угощайтесь.
В воздухе повисла трудная пауза.
Хитрый, рыжий, бывший зампотылу, недавно отслуживший в рядах Советской Армии интендант Нил:
— Ну от одного то пирожка...
Наместник Досифей (Даниленко):
— ...ничего не будет.
Третий парень сбегал за чайником.
Мы чуток сдвинули кровати вместо стола, разложились, сели кружком и всё слопали.
Радость светилась в лицах.
Все разговоры про загробную жизнь как рукой сняло.
Повалились спать, Нил выкрутил лампочку.
Пол-пятого утра меня кто-то потряс за плечо.
— Пошли.
— Куда?
— На заутреню.
Олег Щёлоков, 1990 |
